И лесоповал не сломил

– Ты еврейка? – спросила незнакомка, бесцеремонно разглядывая черноволосую Елену.

– Нет, я немка. Правда, по-немецки не говорю. Да и не знаю я немецкого языка. В моей семье все считают себя русскими, – на одном дыхании выпалила девушка, предупреждая дальнейшие расспросы женщины. Но незнакомка только покачала головой и пошла себе дальше по безлюдной улице.

Тогда, в 1941-м, наступления фашистов на Сталинград ещё не было. Но в одну из августовских ночей отца Лены арестуют. Иосиф Адамович был тяжело болен, однако его подняли с кровати, увели под руки.

Отец, собрав все силы, сказал на прощание только одно:

– Я ни в чём не виноват. Ни перед вами, ни перед страной!

Вынужденные переселенцы

В семье не успеют даже собрать передачу «врагу народа»: вскоре после его ареста все сами станут собираться в неведомую дорогу. Таков вышел приказ. Убеждать, что они давно осевшие и обрусевшие немцы, было напрасно. У мамы Елены уже не осталось слёз. Как-то сразу за несколько дней повзрослел и ее младший брат – Лёва. А старший, Виктор, ушедший на действительную службу ещё в 1940 году, сейчас где-то воевал. Он, красноармеец с немецкой фамилией Диш, избежал и изгнания из рядов советских солдат, и вынужденного переселения, и ареста. Можно, конечно, считать это везением. Или такого отношения он заслужил, проявив себя храбрым, выносливым в боях? Только бы живым остался, только бы домой вернулся… Правда, где теперь их дом?

С чемоданом и узлами, в которых было только самое необходимое, семья Диш прибыла на одну из станций в Восточном Казахстане. Здесь Елену приняли на работу учётчицей в полевую бригаду. А её мама Варвара Георгиевна зарабатывала на хлеб тем, что кому-то что-то шила, кому-то перелицовывала старые вещи, а что-то из своих вещей продавала на базаре. Терпели, стойко сносили все трудности. Главное, что они были вместе.

Однако попрощаться с мамой и братом Елене всё-таки пришлось. Опять же, не по собственному желанию. Её направили в Сызрань. А там она вместе со своими ровесницами стала уже грузчицей. Сгружали с подплывающих барж сланец, антрацит, дрова. А потом нагружали баржи. Иногда продуктами. Для фронта, для Победы! Только когда же она наступит? В короткие минуты передышки бежали к столбу, где висел репродуктор. Слушали новости с фронта. А вечером, разойдясь по своим углам, наглухо задёргивали занавески. Нельзя, чтобы оставалась хоть малюсенькая щёлочка. Мало ли… Это на вид девушки покорные, а ведь все они – из семей «врагов народа». Да ещё и немки встречаются.

Ничего-ничего, надо потерпеть. Выдержать и крик начальников, и мёрзлую белую свёклу на скудный обед, и отмороженные пальцы на ногах. Даже зимой не было валенок. Только ботинки.

Кто-то из девочек плакал, а Елена успокаивала:

– Нам-то ещё ничего живётся. Хлеба хоть мало, но едим. И по нам не стреляют. Доживём до Победы, подруженьки. Обязательно доживём!

Меняем водку на картошку

Дожили! Уже от радости вволю наплакались, наобнимались, напелись. Правда, досыта так и не наелись. Ладно, пусть бурлит в пустых желудках. Зато скоро их отправят к родным, по домам. А там мамин борщ на плите. Ах, мама и братья родные! Как же соскучилась по ним Елена!

Отправка из Сызрани и впрямь состоялась. Но не домой, а… на лесоповал. Примерно в сорока километрах от Сызрани находился посёлок, где размещалась контора уже с новыми строгими начальниками.

Недоспавшие, недоевшие девушки с двуручной пилой (вот и вся механизация) с раннего утра начинали свой длинный рабочий день. Пила гнулась, ослабевшие, истощённые руки дрожали… А прораб только покрикивал, понукал.

Уже наступила зима 1946 года, а девушки по-прежнему оставались в ботинках. Никаких валенок, никаких овчинных полушубков. Поистрепавшиеся телогрейки, платки, надвинутые на лоб. Повязывались по-старушечьи. А когда было совсем невмоготу от усталости и чувства голода, спасались песнями: «Ой, цветёт клина в поле у ручья, парня молодого полюбила я…».

Но какие там парни после рубки и погрузки! Просто доползти бы до кровати…

И вот однажды их собрали в конторе. За столом, покрытом красной материей, сидели не только начальники девушек-лесорубов, но ещё и учительница из поселковой школы. Слушала она, слушала выступления о заготовленных кубометрах леса, а потом вдруг как стукнет своим маленьким кулаком по столу!

– Вы же губите девчонок! – сердито сказала она. – Почему не выдаёте им положенной раз в месяц чекушки водки? И где та мука, за которую вы отчитались? И почему вместо положенных 600 граммов хлеба вы отрезаете девушкам только по 400?!

Вышестоящее начальство стало разбираться в хищениях и приписках. Наказали и прораба. И водку Лена с подружками по лесоповалу наконец-то получили. Одну чекушку можно было обменять на целых два ведра картошки. Что они и сделали.

А ещё Лена с Лидой на двоих получили муку, насыпанную в наволочку. Увидев такое богатство, Лида от радости чуть сознание не потеряла. Ах, какими же сладкими и сытными казались галушки из той муки!

Был и ещё один подарок, но уже от мамы Елены. Выслала она дочке целых 100 рублей. На них удалось купить полбуханки хлеба. С подругой помаленьку отщипывали от этой вкуснятины. Чтобы не сразу съесть.

Была и заводская проходная

В конце 1946 года с лесоповалом наконец-то было покончено. Но поехать к маме с братом она еще не могла. А мама с Лёвой уже жили в Прокопьевске. Сюда, в ФЗО (школу фабричного заводского обучения), опять же, по распоряжению «сверху», отправили повзрослевшего Лёву. Горняцкому Прокопьевску требовались кадры.

Елену же с лесоповала отправили на завод бурового машиностроения. Находился завод на Урале, в Свердловской области. «Корочки» токаря Елена получила быстро. Смышлёная, трудолюбивая, она заслужила отпуск. И даже скромных отпускных должно было хватить на билет. Подошла к кассе железнодорожного вокзала:

– Мне, пожалуйста, один билет до Прокопьевска.

Кассир склонилась над какими-то бумагами.

– Ну, скоро вы там? – послышался недовольный голос из очередников, стоявших за Еленой.

– Девушка, нет города с таким названием, – наконец-то ответила кассир. – Вы уж точно определитесь, куда едете.

– Как это нет? Мама мне из Прокопьевска и письма пишет, – настаивала Елена.

В конце концов уже с начальником вокзала разобрались, что пассажирский поезд приходит не в город Прокопьевск, а на станцию Усята. А это одно и то же.

Танцевала не со всеми

В Прокопьевске со своей семьёй уже жил и старший брат Виктор. С фронта он вернулся дважды раненым, но не посрамившим свою обрусевшую семью с немецкой фамилией. Устроился Виктор инженером в электросеть. От предприятия получил даже не квартиру, а дом. С усадьбой.

Родные уговорили Елену не возвращаться на уральский завод. Ведь теперь она была свободна от всех указов и приказов.

И Елена осталась. Она уже знала, что папа ее умер ещё в 1942 году. Но ни его (посмертно), ни его семью тогда ещё не реабилитировали. Нужно было и Елене постоянно отмечаться в спецотделе.

– Так ты немка? – презрительно хмыкнул дежурный парень в солдатской форме. Елена ничего не ответила. Сколько ей, ни в чём не повинной, нужно оправдываться?!

Тот самый парень, но уже в гражданском костюме, как-то вечером на танцплощадке подошел к ней и пригласил на танго. Но она, отказав, отвернулась.

А вот с другим парнем она охотно танцевала и танго, и вальс. Так они познакомились, начали дружить. Илья Полехин и Елена часто гуляли по прокопьевским улицам. Иногда она спохватывалась:

– Ой, я же отметиться забыла!

…Реабилитируют и её отца, и саму Елену только в 1994 году. Вот так долго пришлось ждать справедливости.

Но Елена Иосифовна ни на кого не держит зла. Да она вообще никогда никого не винила. Во всём, что случилось, даже нашла хорошее. Вернее, хорошего. С мужем, которого и сегодня называет Илюшей, Илюшенькой, узнала, что такое женское счастье, и что значит любить и быть любимой. Да, она уже стала вдовой. Но память-то об Илье Яковлевиче только светлая.

Троих детей воспитали супруги Полехины – Владимира, Людмилу, Нину. Правда, и Владимира уже нет в живых. Когда сын тяжело заболел, Елена ночами глаз не смыкала, ухаживая за ним. Даже медики удивлялись: «И откуда в вас столько сил?»

Да, можно сказать, что она закалилась на волжских баржах, на лесоповале. Но главная сила все же – любовь материнского сердца.

Сейчас Елене Иосифовне 97 лет. От соцработника она отказалась. Если что, то помогут дочки, внуки. А вообще и порядок в квартире наводит, и обеды готовит она сама. Как и раньше, следит за собой, обновляет и гардероб, и интерьер. Недавно вот со своего района Тыргана ездила на трамвае в центр города. Прошлась по магазинам, выбирая новое покрывало.

Повторю, от помощи соцработника Елена Иосифовна отказалась, а вот дружбу со специалистом городского центра психолого-педагогической помощи Натальей Хмелёвой охотно поддерживает. Оказывается, у каждого специалиста этого центра есть подопечные из числа ветеранов войны и тружеников тыла. У Натальи Юрьевны это Елена Иосифовна.

Один из праздников для уважаемых ветеранов проходил в Доме культуры.

– За вами приехать? – спросила Наталья Юрьевна.

– Что я, маленькая? Будьте уверены: не опоздаю.

И она не опоздала. Пришла на праздник в красивом кружевном платье. И причёска на ней была, как корона. На губах – блеск помады. Да и глаза Елены Иосифовны блестели тоже. На неё оглядывались, восхищались. Так что и права, и не права песня, в которой поётся: «Красоту уносят годы, доброту не унесут». Всё при этой женщине: и доброта, и красота, и её 97 лет. Её богатство.

Галина Бабанакова.

г. Прокопьевск – г. Кемерово.