Чудом выживший в катастрофе, ослепший кемеровчанин сконструировал и подарил жене… русский терем.
… Есть в центре Кемерова, у Западной трибуны стадиона, старая пятиэтажка, к которой часто сворачивают, гуляя, влюбленные. Постоять напротив, полюбоваться тремя необычными окнами на втором этаже, подумать о силе жизни и любви… Окна отделаны под старину, они кажутся, с уличными алыми и фиолетовыми цветками в горшках, частью — невесть откуда взявшегося на стандартной-то стене – комплекса … русского терема!
И молва годами рассказывает про неизвестного земляка, который, «… уже слепой, в конце жизни стал… строителем и художником, чтобы создать этот терем!»
Так кто этот мастер?
— Его звали Геннадием Николаевичем Бекетовым (ударение на втором слоге), — открыв дверь, рассказала «Кузбассу» хозяйка терема – 73-летняя Валентина Акимовна. — Он был необыкновенным…
Взрыв
Жизнь простой советской семьи Бекетовых текла, как у всех, в работе, в детях, в коротких отпусках и в бесконечных домашних делах «частного сектора», до декабря 1974-го.
— Муж, химик, работал на «Сантехмонтаже», на станции, на ней заполняли баллоны для сварки для строек, — вспоминает Валентина Акимовна. – В тот день что-то пошло не так. На станции — взрыв! И как комиссия в итоге сказала, не виноваты ни люди на смене, ни руководство, это опасное производство и такого рода ЧП, крайне редко, возможны. До кемеровского взрыва тогда был такой же в Питере.
В кемеровском пострадали, обгорели трое и, к счастью, выжили все. Про одного из них рассказывали, про фронтовика: войну прошел — цел остался, а в мирное время, во взрыве станции, – чуть не погиб…
Еще про одного парня со смены говорили, как, убегая от взрывной волны и огня, через высокий бетонный забор перемахнул, а как смог взбежать по стене наверх – и не помнил…
— А муж сильно обгорел, особенно ноги, голова… И ослеп во взрыве сразу — глаза разбило стеклами… Он же стоял около щита с приборами, с него – осколки… — поясняет Валентина Акимовна. – Повезло только, что была тогда зима, и его, горящего, как факел, рабочие вынесли сразу в снег… Потом муж три месяца пролежал в больнице. Потом началась у нас другая жизнь.
…Потому что доктора – про зрение – говорили, что не восстановить.
— Но мы все же пробились, поехали в Одессу, в Москву (в гремевшие тогда, на весь Советский Союз, лучшие глазные клиники). И мужу один глаз там сделали – он смог снова видеть, но видел уже только, как в трубочку. А потом была на том глазу вторая операция – и результат уже не очень. А потом – наступила полная слепота, навсегда.
Бекетовым – от работы Геннадия – предложили переехать из частного дома и, забрав дом, дали им двухкомнатную квартиру на втором этаже в благоустроенной пятиэтажке, с этими вот тремя окнами в ряд, которым предстояло через годы… стать теремом.
Но ни Геннадий, ни Валентина ни о какой красоте тогда, в 1970-х, и не думали и никаких необыкновенных планов не строили. Геннадий просто учился жить вслепую. И каждый его новый шаг – например, то, что научился пылесосить или помогать с ужином, — был для них с женой победой.
Они же были товарищами еще со школы. Поженились, как Геннадий, а он старше, он уже был студентом, Валиной маме однажды сказал: «Вот исполнится ей 18, поженимся». Вроде бы в шутку про себя и Валю сказал, а все так позже, по судьбе, и вышло.
И семья Геннадия и Валентины, пережив испытание, с годами только крепла…
Вместе!
… А впервые задумались над тем, чтобы пристроить полочки, с защитным периметром, — снаружи кухонного окна, на мощном старом подоконнике, Бекетовы – еще в те же советские времена. Когда купить мясо в магазинах было проблемой. И они достали, купили однажды мясо в деревне. Его и сложили на первой полке снаружи. («Правда, килограммов 20 у нас тогда с полки воры украли…»)
Потом слепой муж прибил – и жена помогала – вторую полочку за окном, поменьше. И туда выкладывали на мороз пельмени. А чтобы птицы «не сбегались», ставили на полочку игрушечного котенка, ветер тормошил шерсть, и птицы в живого кота верили.
А летом на те две полки Валентина с годами стала выставлять горшки с петуньей и любимую герань.
А году в 2006-м, когда дома скопилось очень много петуний и гераней, Геннадий Николаевич задумался, как бы красиво их всех на лето выпустить за окна, «… на свободу»… И как защитить, чтобы в горшки дождем «не хлюпало»…
Он никогда не был в старинных городах Центральной России на экскурсиях, никогда специально не зачитывался, когда еще видел, книгами по русскому зодчеству. Но мы же все выросли на русских сказках. Но у нас же у всех, сибиряков, корни с Центральной России. И он, слепой, придумал уличную конструкцию – на три окна – в духе старинного русского терема!
— Он нарисовал эскиз и в уме просчитал всё-всё, до миллиметра, — говорит с гордостью Валентина Акимовна. – Его — руководство и контроль выполненной работы. Мои — руки. Он – пилить, сверлить… — всему меня научил. И всей этой красоты не получилось бы, если бы я не была бы по профессии зубным техником. Я, на работе, всю жизнь (а проработала Валентина Акимовна в ведущей кузбасской клинике в итоге без трех месяцев 50 лет. – Авт.) – с инструментом.
… И так они с мужем сделали за всеми окнами симметричные полки, над ними – из оргстекла крышу, по бокам – тоже из оргстекла ставни (их закрепили неподвижно, от ветра).
Валентина просила оставить в магазине – по списку мужа – болты нужных размеров и прочее.
Она, смело стоя на подоконнике второго этажа, крепила всевозможные «уголки», вгрызаясь инструментом в брус и бетон.
— И так потихоньку, потихоньку, прошли те два года… И ведь муж, слепой человек, придумал и гармонию – коричневые горшки, синие ставенки…, и он разработал вообще всё. У него такая голова была, что в уме мог просчитать, сколько мне отступить, чтобы сверлить, и какого размера нужно сделать отверстие, что в итоге — мне ни разу переделывать не пришлось, так всё было четко… Говорил, например: «Ты слышишь, шесть и три, не вздумай шесть и пять просверлить дырку». И так я работала, даже не задумываясь, он меня вел…
… Одно огорчало – черное «дно» балкона с третьего этажа, прямо над головами и цветами. И слепой мастер придумал, как его закрыть.
Бекетовы договорились с соседом сверху. Сделали – синюю с солнышками – «красоту-калошу», это покрытие с земли веревками подняли к третьему этажу и надели снизу на тот балкон с черным «дном», закрепили намертво сверху, снизу.
Так, сказка-терем тогда, в 2008-м, подошла к концу. Но терему положено быть с резьбой. И Валентина Акимовна еще наклеила-прикрутила «резьбу», вырезав ее, блестящую, из… бывших тюбиков зубной пасты, порядка 120 тюбиков на это ушло…
А потом они с мужем вышли на улицу, посмотреть терем с цветами во всей красе.
— Вот это да! – воскликнула жена. И слепой мастер увидел ее глазами.
… Геннадий Николаевич умер в 2012-м. Валентина Акимовна ухаживает за цветами и теремом. Ими любуются, приходя в гости, внуки.
Однажды приходили люди из полиции – убедиться в надежности конструкции. Объяснила, показала большую толщину и крепость лиственничного оконного бруса и прочность всех креплений и даже снова встала на полку терема – над улицей – в полный рост, повторив, что муж-мастер провел работу от и до безошибочно, он был самым требовательным на свете приемщиком. Он же, слепой (когда строили, когда жена, закручивавшая все вручную, дула на мозоли и ждала приемки), пальцами проверил каждый крепеж.
Последние годы, принесшие первые ураганы, тоже уже не раз испытали терем. Крыша, ставни и в общем-то само тихое закрытое место меж двумя пятиэтажками, с большими тополями по бокам, — пережили ураганы без проблем. И цветы в тереме хозяйка успела к палочкам подвязать.
Так что сказка продолжается…
… В русском царстве, в сибирском государстве, за таежными «морями», за городскими тополями да за горами заводов и «сталинок» стоит дом с синими ставнями во втором этаже… В ставнях – терем… Ему светят пять маленьких солнц с маленькой синей «крыши» и одно большое настоящее солнце с большого неба – то самое, что по утрам входит в терем, будит хозяйку… И она распахивает окна, говорит цветам и миру: «Здравствуйте!» И идут годы, и она – не одна…
И прохожие останавливаются, улыбаются. В них поёт память предков. Они видят на миг не город XXI века, не пятиэтажные одинаковые коробки, разлинованные потрескавшимися межпанельными швами, белеющие прямоугольниками новых «химических» окон… Они видят только этот терем и миражом к нему – в еще сыром утреннем, прошиваемом первыми лучами, воздухе, — еще и еще старинные дома-терема… И слышат тихий на ветру шелест длинных белых пробковых нитей, что по краю «бекетовского» терема. И это не только украшение и даже не символ. Это нить времен…